МОНТАЖ С ФРАГМЕНТАМИ ЛЬДА
эскиз к повести «Контракт»
─ Я собрал слово «вечность», дальше-то что? ─ юноша кривился и инстинктивным движением цеплялся пальцами за рёбра, словно пытаясь закрыть дыру, из которой вывалилось, изменив ему, сердце.
─ Собрал ─ молодец.
─ И где мой приз? За мной придет девочка?
─ Так вот же приз: вечность. А девочку найди сам…. в себе.
Мальчик с глазами цвета льда. Молодой мужчина с глазами цвета… Он отмахивался от ярлыков и продолжал делать свое дело. Скалился в ироничной улыбке, танцуя между расставленных по съемочной площадке камер. Камеры осуждающими взглядами прожигали его затылок. Он только смеялся, ласковыми руками протягивая скользкие, как лягушачьи шкурки, провода по асфальту, покрытому слоем чёрной оттепельной грязи.
Камеры перешептывались и недовольно дергали проводами. Мальчик спотыкался, падал ладонями в теплую от его ярости грязь. Хрупкие ассистентки с безупречным маникюром рассказывали друг другу за чашкой кофе, как грязно матерится этот интеллигентнейший молодой человек. Впрочем, каждый знает, как любят впечатлительные барышни приукрашивать действительность. Мальчик поднимался на ноги, дышал сквозь зубы с присвистом, отряхивал пропитавшиеся холодной жижей рабочие штаны, затем доставал из рюкзака толстый потрепанный блокнот и грязными пальцами марал страницы, не то бормоча, не то напевая себе под нос.
Камеры облизывались жадными объективами и целовали его бледное лицо. Он тщетно пытался стереть потеки их холодной склизкой слюны. Терпеливо и вдумчиво выставлял фокус, колдовал над аппаратурой, направляя капризные морды камер на актрису, которая безупречно подходила по типажу, восхитительно пела и органично вживалась в прописанный в сценарии характер. Где бы ему ни случалось работать, любая из них, будь то въедливая студийная телекамера или ветреная невнимательная гоу-про, знала: он врет. Притворяется. Прячется.
Ночами и стылыми утрами он тёр красные от постоянного недосыпа глаза, монтируя отснятое, отрабатывая кредит доверия и честно заработанные наличные. Видео, как и всегда прежде, обещало получиться непревзойденным, и мальчик не мог не оправдать собственных ожиданий. Не то чтобы ему было дело до чужих. В приступах бессильной ярости он лупил узловатыми пальцами по клавишам и кнопкам мыши. Они не выдерживали и ломались, ломались, ломались. Разболтанные подлокотники старого кресла скрипели, вздрагивал стол вместе с монитором и притаившимся под ним хрипящим системником. Мальчик вдруг замер расслабленно и рассмеялся: на границе банального недосыпа и галлюциногенной депривации сна рождался монтаж. Уродливые склейки здравого смысла и магической бессмыслицы.
Перейдя к следующему кадру, он закричал, все-таки разбив о стол очередную мышь. Мышь улетела в корзину для мусора, крик скатился в хрип. Сколько бы ни орал, рука никогда не поднималась удалить исходники. Когда глаз замыливался окончательно, мальчик прикрывал глаза и затуманенным взглядом сквозь ресницы наблюдал со страшной кривой усмешкой, как на экране движется фигура: чей танец каждая камера облизывает с больной нежностью, чье пение под нос каждый микрофон усиливает в разы и вышвыривает за пределы помех, вычищая и хлюпанье грязи, и вой ноябрьских ветров. Тонкий стан, характерные позы, и светлая волна волос, и жесты, взгляд и голос ─ всё было под стать той роли.
Которую играла бесспорно талантливая актриса ─ страстно ненавидимая камерами, затерявшаяся в сюрреалистическом монтаже, обожаемая режиссером-постановщиком.
Мальчик дёрнул мышкой, и на экране замер чуть размазанный крупный план. Он вгляделся в глаза цвета льда, в ироничный оскал и локоны. Невольно поправил волосы, точно в зеркало посмотрел.
Героиня ролика, по заверениям первых зрителей, пронзительно живая, несмотря на нарочито вычурные визуальные эффекты, наконец собрала из льдинок слово «вечность». Проектор погас. Друзья, коллеги и поклонники, не замечая, как мальчик утомленно кривится в подобии улыбки, осыпали его бесконечными поздравлениями и похвалами. Режиссер, оператор-постановщик, монтажер в одном лице, он только отмахивался: это всё сценарий, я ни при чем. Ему казалось, что его зубы с льдистым дребезгом осыпаются на пол. Когда публика вернулась на свои места и в зале вновь погас свет, мальчик сдержанно поклонился и, заправив за ухо непослушную прядь, обхватил пальцами микрофон. Зазвучала музыка, бесцветная, как лёд на таёжных озерах. Он пел хрипловато-насмешливо, часто уходя в неблагозвучный фальцет, и ни одной камере не было позволено смотреть ему в рот, внимать его песням, знать его мысли.
15.05.17